Мы давно привыкли к тому, что прогнозы, которые на нас валятся со всех сторон, — это что-то вроде осыпания новобрачных конфетти из хмеля. Некое опирающееся на традицию пожелание, очень мало общего имеющее с попыткой угадать будущее. Применительно к свадьбе хмельное конфетти — это пожелание быть пьяными от любви. «Гибкое» пожелание, потому что всем ясно, что оно вовсе не защищает от разводов, новых свадеб и нового конфетти. Хмель не единственное «сырье» для свадебного конфетти, но весьма популярное и, главное, очень подходящее для нашего описания. Хотя дальше речь пойдет совсем не о свадьбах, а именно о прогнозах. Строго говоря, даже не о прогнозах, а всего об одном прогнозе, но зато точно «хмельном».
Если кто-то уже «спрогнозировал», что последует изложение какого-то прогноза, не продержавшегося на поверхности общественного внимания и нескольких дней, после чего составители стремительно заменили его на прямо противоположный, то «прогноз» не верен. Такие, конечно, встречаются, и гораздо чаще, чем хотелось бы. Но есть «принципиальные» прогнозы, а точнее, упрямые прогнозисты, которые считают потерей лица отказ от своего прогноза, который уже доказал свою ошибочность. Это случай «хмельного» упорства или приставания к аудитории с прошлогодним снегом.
Пример — прогноз банковского кризиса от Центра макроэкономического анализа и краткосрочного прогнозирования (ЦМАКП). Все началось с того, что был выпущен прогноз, по которому «системный» банковский кризис должен был наступить в ноябре 2021 года. Теперь прогнозисты видят, что этого не произойдет, но от своего детища не отказываются и переносят кризис на апрель 2022 года.
Что же не сработает в ноябре 2021 года, но рванет в апреле 2022 года? Системный кризис, как его представляют в ЦМАКП, — это проблемные активы, превышающие 10% банковских портфелей; выход на улицы в виде «эпизодов» паники в рядах банковских клиентов, принудительная реорганизация более 10% банков. Характерно, что руководитель направления анализа денежно-кредитной политики и банковского сектора ЦМАКП Олег Солнцев признает, что на данный момент ни одно из названных условий не реализуется. Но прогноз не сворачивается, а только отодвигается.
Здесь стоит вспомнить, что ЦМАКП не один «реял, черной молнии подобный», прогнозируя банковский кризис. И эти «буревестники» водились не где-то среди условной оппозиции или даже независимых экспертов. Они расправили крылья в самом правительстве. Еще в середине 2019 года разыгралась шумная дискуссия между Максимом Орешкиным, тогда министром экономического развития, и главой ЦБ Эльвирой Набиуллиной по поводу взрывоопасного, по мнению первого, роста потребительского кредитования. Орешкина образца 2019 года стоит процитировать: «Наши оценки говорят о том, что в 2021 году она (финансовая система России. — Н.В.) в любом случае «взорвется», мы до 2022 года ее уже не дотянем. Давайте мы сейчас ею займемся, чтобы в 2021 году не бегать обожженными, с криками, чтобы понимать, что делать сейчас для того, чтобы в 2021 году с этой проблемой не столкнулись в полный рост». Сказано сильно, страшилка на загляденье. Сроки кризиса, как видим, совпадают с первоначально названными ЦМАКП. Но в 2019 году смысл обжигающей цитаты Орешкина состоял в том, что все во власти видели: стагнация экономики чревата кризисом, и проблема — не экономическая, а чиновничья — состояла в том, кто окажется крайним, ответственным за надвигающийся кризис. Орешкин от лица своего министерства, да и правительства в целом, предупреждал: в возможном провале экономики, который начнется с «взрыва» финансовой системы, виноват будет ЦБ.
Тогда «пронесло». Не в том смысле, что кризиса не было, он-то как раз пришел, но вовсе не со стороны потребительского кредитования и взрыва банковской системы. Вину за все взяла на себя пандемия. «Пронесло» чиновников.
А что теперь? К неизбывному банковскому кризису, как считают в ЦМАКП, по-прежнему ведут «опережающие индикаторы». Во-первых, сохранение безработицы на уровне выше докризисного. При этом уровень безработицы уже полгода снижается. Во-вторых, к банковскому кризису, оказывается, ведет повышение реального курса рубля. В ЦМАКП считают, что негатив роста рубля в виде уменьшения ценовой конкурентоспособности российского экспорта перевешивает плюсы роста платежеспособности по внешним долгам, удельный вес которых сокращается.
Убедительно? По-моему, не очень. В целом российская экономика довольно быстро движется к восстановлению докризисных макропоказателей. Для того чтобы ждать на этом фоне системный банковский кризис, нужны аргументы повесомее.
Но прогнозисты, что называется, уперлись. И это, увы, не столько упорство, сколько упрямство. В чем разница? В том, что упорство подразумевает способность оглянуться по сторонам и, оставаясь верным своей цели, искать и находить новые аргументы в пользу ее реализации. А упрямство — это стремление доказать, что ты давно и во всем прав, по сути ничего не менять в своей аргументации, несмотря на то, что она очевидно не срабатывает.
«Логика» ЦМАКП в том, что рано или поздно банковский кризис, необязательно в полной мере системный, но все-таки произойдет, хотя бы тот, о котором прогнозисты уже говорят, «практически незаметный» для окружающих. А значит, просто отодвигая прогнозируемые сроки его наступления, можно в конечном итоге доказать свою правоту.
Но применительно к развитию ситуации в российской банковской системе есть и другие прогнозы. Международное рейтинговое агентство Moody's, например, в октябре 2020 года выпустило «негативный» прогноз для российских банков. Основание — ожидание существенного снижения банковских прибылей. Но по итогам 2020 года чистая прибыль российских банков, как рапортовал ЦБ, составила 1,6 трлн рублей, а это всего на 6% меньше рекордного финансового результата докризисного 2019 года. В результате в марте 2021 года агентство Moody's пересмотрело свой прогноз на «позитивный».
Но это, конечно, не значит, что российским банкам уже ничего не грозит. И Moody's эти риски называет, они, кстати, ничего общего не имеют ни с высоким уровнем безработицы, ни с ростом курса рубля. Мoody's видит три вида рисков. Никакой Америки при этом составители рейтингов не открывают.
Во-первых, это риски невозврата кредитов. Здесь все понятно, сейчас происходит снятие некоторых льгот, введенных на период обострения пандемических проблем, это сулит обострение долговых проблем. Коллекторов ждет жаркая пора. Вторая группа рисков связана с тем, что Всемирный экономический форум назвал в январе 2021 года «киберпандемией». Никаких летучих мышей, эта «пандемия» — не болезнь, а стихийное бедствие хакерских атак. Оборона от них потребует от банков значительных затрат и на оборудование, и на программное обеспечение, и на контрхакеров. Здесь есть еще одна угроза, которую Moody's не упоминает. Из США нам грозят адекватно ответить на хакерские атаки, которым, как считают в Вашингтоне, из России подверглись американские правительственные учреждения. Это может оказаться еще одним сигналом тревоги для госбанков РФ.
Третья группа рисков также постоянно находится в листе ожидания. Это новая волна санкций. Сейчас, в преддверии саммита президентов России и США, эта волна приутихла, но гарантий от введения новых санкций нет никаких. В Moody's не могут «предсказать параметры новых санкций». Там исходят из того, что ситуация может сложиться таким образом, что «санкции по какому-то из направлений могут быть достаточно существенными». Уточнений не приводится, но известно, что финансовые санкции на максимуме — это отключение российских банков от системы SWIFT и запрет на долларовые операции. По оценкам экспертов, если этот сценарий реализуется, плохо будет не одним банкам, рубль, например, одномоментно может обвалиться на 8–10%. Но повторим еще раз: пока итоговый прогноз Moody's для российских банков позитивный.
Ну а теперь вопрос: какой прогноз убедительнее? По-моему, без хмеля ясно, что вопрос риторический.